Вы не вошли.
Страницы 1
"Берег Утопия" - спектакль из трех частей по пьесе Тома Стоппарда, англ. драматурга,
поставленный молодежным театром на днях.
Спектакль делался два года.
Единственный, но грандиозный, минус - продолжительность - девять-десять (не
опечатка) часов - с антрактами вместе.
http://www.rg.ru/2007/10/08/bereg.html
Начиная проект, Том Стоппард не скрывал своего волнения и радости от того,
что написанная несколько лет назад и поставленная в Национальном театре Лондона
и затем в Нью-Йорке его трилогия наконец появится в России, а ее герои вернутся
в лоно того языка, из которого вышли. Ее герои - русские мыслители, революционеры
и писатели Бакунин, Белинский, Герцен, Огарев, Тургенев.
Ближайший спектакль: 20.10.2007 (суббота) начало в 12:00
а вообще - даты на сайте РАМТ: http://www.ramt.ru/plays/?content=item&item=415
Аннотация к спектаклю
«ПУТЕШЕСТВИЕ». История начинается в 1833 году в Прямухино - родовом поместье
будущего анархиста Михаила Бакунина. Друзья Бакунина – Виссарион Белинский, Николай
Станкевич, Иван Тургенев – подолгу гостили в Прямухино. Их объединял страстный
интерес к немецкой идеалистической философии. Четыре сестры Бакунина разделяют
это увлечение. Жизнь молодых людей охвачена переизбытком любви и идеализма.
Их манит Германия – родина идеализма. В 26 лет Михаил Бакунин покидает Россию.
Его новый друг Александр Герцен, который увлечён вопросами социальными и
политическими, напутствует его: «Уже не за горами то время, когда от чистых размышлений мы перейдём
к революционным действиям».
«КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ». Вторая часть трилогии охватывает годы с 1846 по 1852. Анархист
Михаил Бакунин, писатель Иван Тургенев, революционер Александр Герцен становятся
очевидцами французской революции 1848 года. «Это самое счастливое время моей жизни»
- говорил Бакунин, но Республика не оправдала надежд, связанных с поиском свободы и
справедливости. Александр Герцен, пережив крах своих политических иллюзий и ряд
личных драм,
проявляет силу духа, продолжая искать пути к совершенному обществу.
«СПАСЕНИЕ». Действие начинается в 1853 году в Лондоне. После краха европейских
революций Лондон становится убежищем для политических эмигрантов всех национальностей, среди
них Александр Герцен, его давний друг Огарёв с женой Наташей. Изменилось мировоззрение
Герцена – он против революций, он за реформы. Журнал «Колокол», который издавали Герцен и
Огарёв,имел огромное влияние в период борьбы за отмену крепостного права. Новый царь
Александр 2 – царь-реформатор – читал «Колокол». В личную жизнь Герцена входит Наташа
Огарёва. Из сибирской ссылки бежит Михаил Бакунин. Взгляды Герцена и Бакунина расходятся.
Бакунин - за разрушение государств, Герцен – за права личности.
Не в сети
https://www.hippy.ru/bu.html
Рецензия на "Берег Утопии"
Не в сети
Прямухинские чтения 2006
29-30 июля 2006 г.
село Прямухино
Тема чтений:
«Герцен, Бакунин, Тургенев в истории русской общественной мысли»
(...) Корнилов. Тогда я приступаю к последней части нашей конференции: А. Герцен, М. Ба кунин и И. Тургенев в трилогии Тома Стоппарда “Берег утопии”
Почему мы решили внести в повестку дня конференции эту тему? В этом произведении наряду с другими русскими и европейскими революционерами, поэтами, писателями, среди действующих лиц есть и Бакунин, и Герцен, и Тургенев. Том Стоппард, известный современный английский драматург, имеет свое мнение об этих людях, об их взаимоотношениях, и оно весьма своеобразно, как собственно и должно быть в художественном произведении. Тем не менее, это, на мой взгляд, очень спорное мнение.
Второе, уже имея контакты с актерами РАМТа, занятыми в постановке трилогии, с режиссером-постановщиком Алексеем Бородиным, я почувствовал, что многое, что они услышали о героях трилогии от меня, стало для них если не открытием, то большой новостью. Полагаю, что ваше мнение о пьесе будет для них тоже в высшей степени полезным.
28 июня вместе с труппой театра и автором трилогии сюда приезжала съемочная группа канала “Культура”. Снимался не новостной сюжет, а фильм о постановке “Берега утопии”. Меня организаторы поездки предупредили, что в ходе работы над трилогией, предполагается в будущем проведение телеобсуждений пьесы, может быть, в режиме круглых столов или дискуссий и уже приглашают для участия в них. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь из вас, у кого возникнут иные точки зрения на трилогию, приняли участие в будущих обсуждениях, если они состоятся.
Из присутствующих здесь помимо меня с трилогией познакомились моя жена Алена, Петр Рябов, Михаил Цовма - оба последние не успели прочесть ее полностью, и Игорь Саввич Сидоров, прочитавший ее, пока гостит у меня, целиком.
Премьера спектакля намечена на будущий год. Том Стоппард дал свое согласие на включение в программу нашей конференции чтение фрагментов “Берега утопии” и их обсуждение. “Почту за честь”, - сказал он.
И последнее: прошу быть всех внимательными, т.к. за нехваткой времени буду вынужден читать очень быстро. И, разумеется, не смогу ее прочесть всю, а лишь некоторые фрагменты, с моей точки зрения, наиболее важные. Заранее прошу прощения, если буду спотыкаться и заплетаться языком.
Федотова. Эта пьеса была поставлена где-нибудь?
Корнилов. Да, три или уже четыре года назад, в Лондоне в Национальном театре. Спектакль шел бессменно почти полгода с большим успехом. Шел он в таком режиме: в первые три дня недели по очереди первая, вторая и третья пьесы, в следующие три дня - так же, а в воскресенье все три пьесы подряд. В этом случае спектакль занимал по времени 9-10 часов.
Трилогия состоит из трех пьес: первая - “Путешествие”, вторая - “Кораблекрушение” и третья - “Спасение”.
Корнилов С.Г. читает из первого действия “Путешествия” следующие сцены: “Лето 1833 года. Прямухино, усадьба Бакуниных...”, “Весна 1835 года” (не полностью), “Осень 1835 года”, “Август 1836 года”, “Осень 1836 года” (не полностью), “Осень 1841 года”
Из второго действия “Путешествия”: “Март 1834 года. Москва. Зоологический сад...” (не полностью), “Март 1835 года. Званый вечер в доме Бееров” (не полностью), “Март. 1835” (не полностью), “Лето. 1835” (не полностью), “Декабрь. 1836” (не полностью), “Февраль. 1837. Ночь. Комната Белинского...”, “Апрель. 1838”, “Июль. 1840” и “Весна. 1843”
Корнилов зачитывает список действующих лиц второй пьесы “Кораблекрушение” и следующие сцены из первого действия: “Лето 1846 года. Соколово под Москвой...”, “Июль 1847. Зальцбрунн...”, “Сентябрь. 1847. Париж” (не полностью), “Март 1848. Париж. Пляс де ла Конкорд”, “15 мая 1848 года. Новая квартира Герцена...” (не полностью), “Июнь. 1848” (не полностью), “21 июня 1848 года”, “27 июня 1848 года”, “Сентябрь. 1847 (Возврат)”.
Из второго действия: “Май 1849. Саксония. В тюремной камере...”, “Июнь 1849. “Завтрак на траве...”, “Сентябрь 1850” (не полностью), “Январь 1851”, “Август 1852. Герцен на палубе парохода”
Идет перечень действующих лиц третьей части - “Спасение”.
Из первого действия: “Февраль 1853 года. Лондон. Герцен спит в кресле...”, “Май 1853”, “31 декабря 1854” (не полностью).
Из второго действия: “Май 1859” (не полностью), “Июль 1859. Герцен и Чернышевский...”, “Декабрь 1861”, “Июнь 1862” (не полностью), “Август 1862”, “Сентябрь 1864”, “Май 1866” и “Август 1868”.
Корнилов. Итак, сколько успел, я зачитал вам трилогию насквозь. Кто-нибудь хочет высказаться сразу, по горячим следам?
Прусский. Мастерство писателя блестящее. Понятно, что это Стоппард, а не какой-нибудь... человек с улицы. Чувствуется большое влияние Чехова, чувствуется большое влияние театра абсурда. Но тем хуже то, что Стоппардом написано. Такое впечатление, что это написано к саммиту “восьмерки” по заказу правительства против терроризма. Кажется, что фамилию Бакунин надо было дать не только Бакунину, но и большинству персонажей, потому что “бакуни” в переводе - это краснобай. Все нам хорошо известные личности представлены Стоппардом как сборище краснобаев, которые ведут страну в пропасть.
Корнилов. Напомню, что кроме меня с пьесой знакомы Миша Цовма, Петр Рябов, Игорь Саввич Сидоров и моя супруга. Я предлагаю высказаться для начала кому-нибудь из них. Петр Владимирович, пожалуйста.
Рябов. Я прочитал первую пьесу и частично вторую. Положено говорить что-то хорошее, что-то плохое, но меня то, что прочитано, повергло в глубокую ярость, честно скажу, и вызвало бурю негативных эмоций. Поэтому почти ничего хорошего я сказать не могу. Могу сказать много плохого. Два хороших момента, впрочем, укажу. Первое - это явное остроумие автора, живой язык. Хотя очень много недостатков, о которых я скажу ниже, можно отнести, по-видимому, на счет переводчиков. Второе, это огромные претензии.
Когда я читал, у меня возникли две ассоциации. Одна - я все время вспоминал огромную картину Глазунова, на которой сто или больше портретов и все притянуты за уши. То же у Стоппарда. И даже Пушкин у него есть, и Чаадаев... Он явно хотел все охватить, напихать кучу ярких фигур, которые друг друга не слушают и говорят, как в театре Ионеско. Никакой глубины, никакой тонкости. Вторая ассоциация: как пишут в некоторых фильмах в титрах, “все совпадения имен и фамилий героев не имеют никакого отношения к реальным фигурам”.
Но на самом деле это не совсем точно. У каждой реальной фигуры взята какая-то одна черточка - наиболее отвратительная - и раздута до крайности. И так создан персонаж. Ни тонкости, ни понимания, ни драматизма.
Дьявол прячется в деталях. Поэтому я остановлюсь с вашего позволения на некоторых деталях, которые я выписал по первой пьесе. Из этих деталей все и состоит. Начнем с того, как “тургеневские девушки” - сестры Бакунины - как они разговаривают. Самые частые их выражения: “дура” - “сама дура” - “от дуры слышу”... Эфирные романтические девушки представлены какими-то барышнями-купчихами из пьес Островского. Они в авторских ремарках Стоппарда “хихикают”, “ревут”... Все время сплетничают. Чудовищное ощущение! Белинский непрерывно спотыкается, ударяется, попадает в неловкие положения... Станкевич и Бакунин все время витают в высоких эмпиреях, Александр Михайлович представлен деспотом, Варвара Александровна - ограниченной дурой и т.д. и т.д. Возникает какой-то парад уродов, поверхностных, ограниченных.
Если говорить о Михаиле Александровиче, то он представлен самодовольным эгоцентриком, эгоистом, который говорит фразами и лозунгами, как, впрочем, и все другие персонажи: “Шеллинг - наш человек”, “Фихте - наш человек”, “Кант - наш человек”, непрерывно у кого-то занимает деньги, никого не слышит, всех чем-то грузит... Нарисован карикатурно, и это относится ко всем остальным.
Еще о некоторых деталях, которые, как развесистые клюквы украшают в огромном количестве всю пьесу. Эти детали говорят - одно из двух - либо о недостаточном знании автором контекстов, либо о плохом переводе. Вот некоторые штришки. Мишель в 1835 году, собираясь ехать в Москву, “набивает сумку”... Нянька “катает коляску”... Не думаю, что такие предметы были тогда у дворян в России. Девушки говорят, что “были на занятиях философского кружка”... Мишель из армии “уволился”! Любовь Бакунина хранит на груди перочинный ножик Станкевича... Белинский достает букетик цветов из-под рубашки... Масса таких деталей! Не хватает только “рояля в кустах” и “скелета в шкафу”.
Далее. В марте 1834 года Станкевич валяется на траве... При этом Наталья Беер катается на коньках.
Корнилов. Извини, Петя, я тебя перебью...
Рябов. Еще несколько штрихов, потому что это стиль, так написана вся пьеса. Третье Отделение называется Третьим Управлением... и т.д. и т.д. В общем, глубокая драма, трагедия, психология людей, которых я очень люблю, которых я, как мне кажется, неплохо знаю, показаны, как какие-то маски. При этом не оговаривается, что это маски, что это пародия, что это не имеет отношения к реальности. И я согласен с Яном Львовичем, что постановка такой вещи в России внесет очередной вклад в дальнейшее оболванивание населения. Вещь очень веселая. Это единственная, весьма сомнительная похвала, которую я могу высказать этому произведению.
Корнилов. Спасибо, Петр Владимирович. Пожалуйста, Ира.
Федотова. Я хочу сказать, что мне очень понравилась пьеса. Безусловно, это - Стоппард, и, безусловно, он сделал очень талантливую вещь, которая в постановке может быть очень яркой и захватывающей. Даже те выдержки, которые вы читали, они уже захватывали. За исключением самого начала, которое было похоже на мыльную оперу. Мне кажется, что придираться к драматургу так строго, как это сделал Петя, в общем, не очень справедливо.
Рябов. Кроме деталей ничего нет!
Федотова. На самом деле есть, есть драматизм и есть яркие фигуры. Пусть от каждой фигуры взята какая-то одна черта. Если мы посмотрим на Чехова, то там тоже каждый персонаж обладает какой-то характерной линией, некой партией. Здесь есть тоже свои партии.
Театр - это в принципе искусство грубое. Может быть, кто-то не согласится со мной, но театр - это не литература, это не текст. Там не до тонкостей. Там надо довести зрителя до некоего катарсиса, чтобы он сопереживал, чтобы он включился. Детали отпадают, если ставится эта цель. Мы сейчас слушали текст, а если бы мы смотрели это на сцене, то мы включились бы в действие, как в жизни, и эти детали нас перестали бы интересовать.
Карикатура?... Я бы пожалуй сравнила это произведение не с карикатурой, а с комиксом. Действительно, это картины из жизни... Это на самом деле очень современно! Берутся фигуры и ставятся в разные ситуации. И когда мы подходим к окончанию череды ситуаций и сцен, мы получаем некий образ - образ истории, образ существования людей тогда. Вот все, что требовалось доказать. Это не исчерпывающие биографии, не исчерпывающий анализ воззрений героев, это не исчерпывающий анализ даже их личных отношений - это некие штрихи. Для театра, мне кажется, этого достаточно. Остальное - уточнение перевода, уточнение каких-то деталей. Если ученые начнут рассматривать эту пьесу с точки зрения соответствия реальным деталям жизни, связям, то, конечно... Я считаю, что Стоппард имеет право познакомить Маркса с Герценом. В своей пьесе он имеет на это право. Если бы это был научный труд, он не имел бы на это право.
Цовма. Я во многом согласен с тем, что говорила Ира. Мне тоже понравилось то, что я прочел. Я прочел не все. И то, что зачитывал Сергей Гаврилович из конца пьесы, мне тоже крайне интересно. Первая пьеса мне тоже не была интересна. Я тоже пытался понять, какие здесь ошибки, насколько соотносятся сестры Бакунины у Стоппарда с реальными сестрами Бакуниными. Во второй пьесе меня захватило само действие, захватили те герои, которые нарисованы именно теми штрихами, которые делает Стоппард.
Я согласен, что Мишель был не такой. Он был гораздо сложней. Я люблю Мишеля, но здесь он, быть может, в чем-то смешон. Кстати, так же он смешон у Алданова в “Истоках”. Боровой отмечал, что было раздвоение личности у Мишеля. Он мог быть глубок и пошл, велик и мелок. Это в нем соседствовало. И в пьесе нельзя нарисовать точный портрет человека. Ибо человек в ней берется в какой-то момент его жизни, он движется от одной сцены к другой, через всю пьесу и т.д. и т.д. И Герцен, наверное, был не такой и Огарев... И перипетии их жизни были совершенно не такими. Но эта пьеса не претендует на реализм.
Мы берем Достоевского, мы читаем текст. Мы спорим, был ли Бакунин Ставрогиным или не был... Но, конечно, художник имеет право на собственное мнение, на какую-то провокацию. Художественный текст романа мы воспринимаем иначе, чем текст пьесы. А здесь, действительно, герои показаны отдельными мазками, схвачены какие-то черточки, но нельзя сказать, что эти черточки совсем не присутствовали в реальных исторических персонажах. За счет того, что текст пьесы и сама пьеса не претендует на реализм - а это скорее буффонада, абсурд и т.д. - за счет этого все должно восприниматься иначе.
Можно, конечно, требовать от художника, чтобы он писал сестер Бакуниных, как тургеневских девушек. Но тургеневские девушки не существовали в таком виде, в котором мы привыкли их мыслить, они полны были еще многим, многим, многим... тем, что в образе тургеневкой девушки не присутствует. Может быть, они не говорили слова “дура”, может быть, они не обсуждали мужчин так...
Федотова. Обсуждали, обсуждали!
Цовма. Но они все-таки были реальными, живыми, человеческими существами. В свое время Сергей Гаврилович написал пьесу. Если ее разобрать, то там тоже найдется им придуманное. Белинский и Бакунин не ходили от реки Осуги с голыми торсами. Сергей Гаврилович говорил: “Нужно было, чтобы они прошли с голыми торсами от реки до дома... ”
Федотова. Как вы могли, Сергей Гаврилович!?
Цовма. Бакунинские сестры не танцевали в тишине, когда их брат отправлялся в ссылку в Сибирь, но драматургу было это нужно. Нельзя требовать от драматурга документалистики. Если мы попытаемся снять документальный фильм о Бакунине, о Герцене, мы снимем фильм, снабдим его неким текстом, оговорками, но жизнь все равно гораздо сложнее. Текст произнесенный будет в чем-то ложным. Нельзя подходить с такими мерками...
Федотова. Это как в живописи. Мы смотрим на портрет и говорим: “Не похож”.
Камински. Я поддержу Иру и Михаила... Мне тоже понравилась пьеса Стоппарда. Извините, Петр, я уверен на сто процентов, насколько я знаю женщин, что они хихикали, обсуждали мужчин, говорили разные вещи про них... Девушки в 18 лет ни о чем другом и не думают!
(Общий смех, аплодисменты)
Конечно, они читали там Гегеля и пр. И в то же время наш любимый Бакунин, Белинский - они в публичные дома ходили, они пошлым языком тоже говорили... Так было! Они были нормальные люди.
Талеров. По поводу исторической достоверности в художественных произведениях. Есть у нас некий профессор Сергей Николаевич Полторак. Он возглавляет общество исторической психологии. Он постоянно пропагандирует идею: художественные произведения как исторический источник. Он военный историк и постоянно замыкается на “Севастопольских рассказах” Толстого. На наших чтениях нечто похожее звучало и вчера и сегодня. И в отношении Тургенева, и в отношении Герцена и т.д. Может ли служить художественное произведение историческим источником? Конечно, это невозможно. Потому что есть некий художественный прием, который что-то приукрашивает, что-то снимает, что-то обеляет или, наоборот, ухудшает, сталкивает людей, никогда не общавшихся и т.д. Однако сегодня существует целое направление - изучение истории по памятникам культуры и литературы!
Разумеется, хорошо, когда художественное произведение достоверно в историческом плане. Но если мы говорим, что в нем нет подлинного отражения действительности, а есть некое художественное преломление, изменение, то автор должен об этом сказать. Лучше в самом начале. Примерно так, как это прозвучало: или действительные события, действительные лица или это “по мотивам” или некое приближение, никакого отношения к подлинным события не имеющее - для начала... С тем чтобы исследователь потом мог... и публика, с другой стороны, которая смотрит и отражает это, могла правильно воспринимать... Это, как раньше говорили, и есть идеологическое воздействие, создание некоего общественного мнения - не более и не менее того.
Корнилов. Павел Иванович, простите, прерву вас. Я хотел бы, чтобы мы оценивали данное произведение не как театральное, а как литературный материал, являющийся исходным для театра. Для театра это полуфабрикат. Многое изменится при постановке и фантазировать об этом рано. Сегодня мы можем более или менее предметно говорить о сути того, что происходит в пьесе, о ее содержании.
Сидоров. Я прочитал все три пьесы, но не могу дать подробный анализ. Я не театровед и с драматургией не так близок. Я должен согласиться с Ирой и с Мишей, что как драматургия - это, наверное, талантливо. И Стоппард имеет право так писать. И смотреться это будет великолепно, наверное. Но каков результат этого смотрения? Публика воспримет это как действительность. Ей говорят, что в пьесе действительные исторические лица - не какой-нибудь Епиходов! Это - Герцен, это - Бакунин, это - Маркс, это - Белинский... Сейчас, я договорю. Публика будет воспринимать безотносительно к тому драма это или буффонада. Это у них отложится как историческая действительность. И идеологическое воздействие будет определяться этой пьесой, других контраргументов у них - у публики - нет. Они об этих лицах практически ничего не читают, не знают.
Еще одну секунду. Скажу, что на меня подействовало. Все женщины в трилогии, за исключением дочери Герцена Таты, сексуально озабочены, причем маниакально озабочены. Когда читал Сергей Гаврилович, это звучало даже хорошо: он пропускал эти вещи...
Затем, эти персонажи во второй пьесе, во время французской революции... Льется кровь, канавы полны трупов, омнибусы набиты трупами, их вывозят из центра города... А Герцен и его окружение обсуждают высокопарно события, все время поднимают бокалы, пьют то за одно, то за другое... Их совершенно не трогает происходящее! Они - какие-то странные толстокожие баричи, обеспеченные и сытые, говорят о революции, при этом ничего в том, что у них происходит под носом, не понимают... не видят ничего!
Леонтьев. Несколько общих слов уже по ходу дискуссии. Я вернусь на год назад, когда делал доклад на прошлых чтениях. Я брал два романа, написанным по одним и тем же событиям: Осоргин с одной стороны и Савинков (Ропшин) с другой. Герои там тоже совпадали. Осоргин старался придерживаться более или менее точной картины, хотя иногда по каким-то причинам отступал тоже. У Савинкова (Ропшина) персонажи были скорее гротескные. И я напомню тебе, Петя, какая возникла дискуссия в эсеровских кругах и вообще в революционных кругах, когда роман еще по главам публиковался. Как Савинкова упрекали в карикатуризме на своих собственных товарищей, как подписывались петиции членами ЦК ПСР против продолжения публикации романа Савинкова!
Это первый тезис. Второй: когда арестованному академику Платонову по его просьбе следователь принес только что вышедший роман А.Н. Толстого “Петр Первый”, то академик Платонов, посидев буквально три дня...
Корнилов. Разве это срок!
Леонтьев. ...посидев три дня над романом, нашел там около трех тысяч ошибок. Ошибок, которых массовый читатель, разумеется, не замечает и воспринимает роман как глубокое проникновение в эпоху Петра и т.д.. И в результате, это проникновение в эпоху Петра началось не с Павленко (который был учителем у Пети Рябова), а именно с Алексея Толстого.
Рябов. Это фальсификация...
Леонтьев. Нет, это не фальсификация. Платонов не упрекал Толстого в фальсификации. Он упрекал его в конкретных ошибках, в деталях... Или когда делался разбор военными историками “Сибирского цирюльника”, там тоже нашли у Михалкова бесчисленное количество ошибок. Целую книжку ошибок!
Теперь третий тезис непосредственно о сценическом искусстве. Сейчас в театре “Эрмитаж” идет спектакль “Анатомический театр инженера Евно Азефа”. Я знаю специалистов, моих коллег, которые, не досмотрев, плюясь и чертыхаясь, уходят со спектакля. Потому что Левитин - автор пьесы и постановщик, по их мнению, исказил исторические факты. Например, он называет там начальником департамента полиции Рачковского и т.д. и т.д. Хотя там действуют реальные исторические персонажи: тот же Савинков, Азеф. Я, напротив, смотрел этот спектакль с интересом. Я очень доволен этим спектаклем, хотя он абсолютно гротескный. Левитин - блестящий режиссер, спектакль интересен.
Вы абсолютно правы: главное - к а к это поставить. Пьеса - это полуфабрикат. И в этой связи есть вопрос, на который пока на данной дискуссии не прозвучал ответ: “а что собственно преследовал сам автор?” Левитин, например, хочет вскрыть психологию провокации, психологию провокатора. Он дает свою интерпретацию, свое видение Азефа - что двигало им.
Я заканчиваю. Не знаю, будет ли выступать Елена Георгиевна. Поскольку у них в музее Герцена проходят встречи с авторами и редакторами журнала “Историк и художник”, то, может быть, уже накопился какой-то обобщающий материал... Это было бы интересно.
Корнилов. Елена Георгиевна?... Нет.
Федотова. Я хочу ответить на тезис, что автор обязан думать, как будет воздействовать его пьеса...
Сидоров. Он должен предупредить...
Федотова. ...или мы обязаны думать... Кто-то... Некто обязан думать о воздействии на людей... Это абсолютно неправильно. Автор думать не обязан, он, действительно, может предупредить, что персонажи точно не соответствуют... Нет, не понятно, как тут предупреждать... Я приведу один пример. Вчера я Сергею Гавриловичу рассказывала о пьесе “Копенгаген”. Беседа Гайзенберга и Нильса Бора...
Корнилов. Прости, Ира, у нас нет на это времени...
Федотова. Думать о воздействии на зрителя - это подход советского литературоведения...
Цовма. Мы думаем о том, как это повлияет на читателя... Жалко читателя или зрителя, который будет изучать Бакунина по этой пьесе только... К счастью, есть масса источников, и тот, кто будет изучать Бакунина по этой пьесе - идиот! Не надо на него рассчитывать. Мы сбились на точку зрения: “Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан”. Но если ты только гражданин и не поэт, и не художник и не пытаешься проникнуть в психологию героев, то это не интересно! Горький тоже протестовал против постановки “Бесов”....
Рябов. На тезис, что герои этих пьес были не точно такими, как в жизни, я хочу возразить: они были совсем не такими. Они почти ничего общего не имеют с историческими героями. Эта реальность абсолютно альтернативна. Вещь написана очень злобно. Если бы автор убрал все эти фамилии и назвал героев Иванов, Сидоров, Пупкин... я бы не имел претензий. Но причем тут Тургенев, причем здесь Бакунин?
И второе соображение. Да, может быть, эта вещь талантливая. И “Бесы” Достоевского, о которых мы говорили сегодня, тоже вещь талантливая, но, к сожалению, нас сегодня терроризируют этими “Бесами”. Когда говорят об истории анархизма, вспоминают только “Бесы” и только по этой грубой карикатуре судят о русском освободительном движении. Я очень боюсь, что кому-то нужно, чтобы только по Стоппарду, по этому гнусному, плоскому пасквилю судили о замечательных людях России ХIХ века, об их глубокой драме, об их психологии. У меня не было бы претензии к Стоппарду, если бы он не называл своих героев фамилиями людей, которые мне дороги и которых он глубоко ненавидит.
Цовма. Я не вижу здесь злобы никакой.
Леонтьев. Вы видели два фильма: “Гибель империи” и “Крушение империи”? Фильм Марины Райской “Крушение империи”, который просто невозможно смотреть - это карикатура на революционное движение. Другой, сделанный Хотиненко и сценаристом Леней Юзефовичем, “Гибель империи” получился. Я был консультантом на нем, я дал Лене образ Каховской - замечательный образ получился, хотя в чем-то тоже гротескный. Весь фильм гротескный.
Корнилов. Спасибо, господа. Подведем итоги. Я держу дольше пьесу в руках и, не навязывая своего мнения, говорю последним. Я вынужден был, за неимением времени и невозможностью познакомить вас с большим числом эпизодов, делать акценты, может быть, и не вполне корректные. Прошу меня простить. Я намеренно делал акцент на постепенно усиливающемся к концу этой трилогии мотиве “плачущего ребенка”, на том, что герои к концу постепенно как будто теряют почву под ногами, попадают то ли в состояние прострации, то ли сновидений, то ли нирваны и т.д. Я сгущал интонации, читая о встрече Станкевича и Белинского, когда второй, раздираемый приступами кашля, голодный, холодный, обматывал себя газетами, чтобы согреться... а Станкевич при этом разглагольствовал о высоких материях, забыв (!), что принес собранные друзьями деньги Белинскому... Вместо того, чтобы купить ему по дороге или заказать поесть, вместо того чтобы тут же сделать праздник своему нуждающемуся другу, он несет что-то невнятное, незначительное про Гамлета... Так не поступит самый обыкновенный посторонний человек и уж конечно не друг (а они были друзьями даже в большей степени, чем с Бакуниным), так поступит черствый, бездушный, глухой человек.
Везде, где можно и где не можно, Стоппард с виртуозной драматургической изобретательностью подводит всех (подчеркиваю) всех героев к этой черте - черте глухоты, отчужденности, безнравственности, аморальности в отношении малых, бедных, голодных, больных...
Стоппард ненавидит и Герцена, и Бакунина, и Станкевича и других. Кажется, Белинский лишь для того и нужен ему, чтобы на отношении к нему Станкевича, Бакунина, Герцена, Тургенева выявить максимум негативного в них. Не могу понять, откуда он выкопал такие черты, например, у Станкевича. Я такого за Станкевичем не припомню. Напротив, где бы и от кого бы я ни встречал упоминание о Станкевиче, везде он выглядит поразительно требовательным к себе, внимательным к другим, прямым, проницательным и душевным.
Стоппард лжет не только о революционерах. Станкевич революционером не был. Зачем ему это надо - вопрос другой. Впрочем, не трудно догадаться.
Именно его нелюбовь к героям трилогии обусловила жанр пародии, карикатуры. Жанр пьесы - это отношение автора к своим персонажам. К сожалению, нелюбовь и желание всячески принизить значение русских революционеров и их круг, толкает автора ко лжи, к отходу от исторической достоверности. Как бы отрицательно ни оценивать смысл жизни и деятельности Герцена, Огарева, Бакунина, Станкевича, Тургенева, но представлять их публике хуже, чем они были, это, мягко выражаясь, некрасиво, недостойно... Впрочем, публично Том уверяет, что любит и Бакунина, и особенно Герцена, но на самом деле он их порочит, высмеивает и разоблачает, он срывает с них весь декор, он их уничтожает.
Федотова. Но Чехов называл свои пьесы комедиями.
Корнилов. Да, одну. На вопрос: “Почему вы назвали “Вишневый сад” комедией?” (Мол, хороша комедия: старика-слугу хозяева бросают, как ненужную вещь!). Чехов ответил: “Играйте как комедию, а все трагическое само проявится”. Он знал Станиславского и понимал, что спектакль, по его милости, потонет в слезах, в элегической грусти... Чехов был мудрец, он знал, что трагическое сильнее стрельнет, если с трагическим соседствует комическое. Обозначая жанр пьесы, Чехов провоцировал, подталкивал театр в нужном направлении. Это его писательская хитрость.
Цовма. Но здесь же нет чистой комедии. Когда я слушаю Бакунина, когда я слушаю даже Герцена, Тургенева, я слышу трагедию. Ну, что я могу сделать, я слышу...
Корнилов. А я вижу скопище уродов, вырожденцев... Отнюдь не физических уродов - моральных.
Федотова. С вами невозможно согласиться, Сергей Гаврилович.
Цовма. Сергей Гаврилович, если мы поставим Бакунина сегодня на весы нынешней морали, то он, безусловно, окажется моральным уродом, но это большая человеческая трагедия.
Корнилов. Я не считаю, что Бакунин - моральный урод на сегодняшних весах морали. Именно на сегодняшних. На вчерашних он уже был вождем мелкобуржуазной стихии. Я не слышу у Стоппарда трагического в судьбе Бакунина - по тому, как он написан. Театр, если захочет, может попробовать это вытянуть, но ему придется это делать вопреки автору. Я бы от всей души пожелал театру создать на сцене не комикс, не карикатуру, не пародию на Бакунина, на Герцена и на других исторических персонажей, а представить Бакунина или Герцена - живым, противоречивым, неординарным - гениальным человеком, каким он и был, какими они и были.
Все, господа, мы исчерпали отпущенное нам судьбой время. На этом поставим точку. http://mala-vida.livejournal.com/153372.html?#cutid1
Не в сети
Рецензия. Том Стоппард "Берег Утопии".
Эта книга - пьеса в трёх частях - стала бестселлером "интеллектуальной" московской книжной ярмарки. "Оскароносец" (к/ф "Влюблёный Шекспир") сэр Т.Стоппард лично раздавал автографы. На обложке книги сказано, что Стоппард, автор пьесы "Розенкранц и Гилденстерн мертвы", "несомненно, самый известный и успешный из современных европейских драматургов". Пьеса уже экранизирована, поставлена в лондонском Национальном театре, в Российском Молодёжном театре готовится к постановке во всех трёх частях - то есть играться будет три дня подряд. "Тридцать лет российской и европейской истории, семьдесят персонажей", среди которых Герцен, Тургенев, Огарёв, Бакунин, Прудон, Чернышевский, Чаадаев, Грановский, Маркс, Белинский, Аксаков... Эпопея разворачивается в России, Франции, Германии, Швейцарии.
Итак, что там?
Начнём с того, что Стоппард немного лукавит. В многочисленных интервью, данных в России по поводу книги, автор подчёркивает свою любовь и симпатию к описываемым персонажам. Но симпатизирующие не копаются в семейных и интимных тайнах свих "любимцев". Приведу отечественный пример: когда Победоносцев в письме к Достоевскому язвительно описывает самоубийство дочери Герцена и личную драму Огарёва, то не скрывает своей неприязни к редакторам "Колокола". Изображая Тургенева в виде озабоченного своим мочевым пузырём человека, сэру Тому трудно убедить нас в своей симпатии к Ивану Сергеевичу. Подобным образом выведены многие действующие лица: психически-ненормальная семья Бакуниных, опустившийся пьяница Огарёв, малохольный неуч Белинский, мечущиеся между пламенной похотью и пламенным героизмом женщины. Если так выражается любовь к своим героям, то как выглядит насмешка?
Автор прочёл много литературы по предмету, потому его герои разражаются цитатами из своих будущих произведений. В частности, Герцен обожает читать нам "Былое и думы", написанные двадцать лет спустя. Действие разыгрывается то в духе чеховских пьес в русском имении (с надлежащим троекратным "В Москву!"), то во сне (где сумрачные диалоги ведут Тургенев, Маркс, Прудон и всевозможные революционеры), но больше всего в Англии, в доме Герцена. Англия вообще занимает важное место в книге. Все герои её восхищены Шекспиром и к месту и не к месту хвалят английское демократическое устройство. Иногда автора заносит и он сам устами Герцена и Огарёва учит принципам английской свободы. Спишем это на здоровый патриотизм сэра Стоппарда.
Действие движется рывками, с отступлениями и реминисценциями, ключевые моменты сопровождаются громом, появлением двухметрового Рыжего Кота, символизирующего Молох Истории, драматическими мизансценами такого содержания: "Звучит музыка. Александр Пушкин, 37 лет, в пальто, стоит, прислонившись к косяку двери концертного зала. Он с презрением оглядывает публику, ловит чей-то взгляд, резко отворачивается и уходит. Вдалеке, будто в ином мире, слышен пистолетный выстрел." Подобных выстрелов и "косяков" в пьесе множество, но роль Пушкина описаным исчерпывается. Немногим более Пушкина повезло Аксакову, который приезжает в гости к Герцену, переодевается в косоворотку и высокие сапоги, заявляет "потому что горжусь тем, что я русский" и спустя несколько реплик отбывает навсегда.
Важная идея Стоппарда (драматург признаётся, что выдумал эти слова) вложена в уста Белинского, героя в пьесе малоприятного. "Литература может заменить, собственно, превратиться в..Россию. Она может быть важнеее и реальнее обьективной реальности... Глухомань - не история, а варварство... деспотизм, не героизм, а грубая сила. Для мира мы лишь наглядный пример того, чего следует избегать."(Последнее выделено мной - Blanqi). И элегантно завершает эту мысль в конце пьесы Тургенев: "..каждая страна мира имеет раздел, где демонстрирует уникальный вклад в достижения человечества. Но ни один из русских экспонатов не является, в сущности, русским изобретением... И когда я ходил по выставке, мне пришло в голову, что если бы России не существовало, то ничего на этой громадной выставке не изменилось бы. Даже Сандвичевы острова демонстрируют какой-то особый тип каноэ. Но только не мы. Нашей единственной надеждой всегда была западная цивилизация, усвоенная образованным меньшинством".
"Я бы хотел, чтобы вы понимали, что «Берег утопии» – это все-таки комедия, – объяснял на пресс-конференции Том Стоппард – В Нью-Йорке и Лондоне зрители смеются, когда смотрят ее…" Над чем смеются? Над тем, сколь никчемной была русская культура XIX века. Какой вторичной была русская "общественная" мысль. Какими больными существами были её носители - нелепые русские. И как глупо искать Утопию, оказавшись на земле обетованной - в свободной Англии. И что в конце концов лучшие русские тоже понимают "великую" истину - не жить будущим, довольствоваться настоящим, каким бы оно не было. Эту мысль автор доверяет высказать Герцену. Несколько раз подчёркивается неприятие Герценом насилия, вера в постепенный прогресс, пропасть между Герценом и "будущим большевизмом". Герцен у Стоппарда прощается с Утопией, обретая твёрдую почву на английском берегу. Но здесь сэр Стоппард обманывает. Не в Англии и не в Европе Герцен видел свой "берег", не в "демократической либеральной" России, а в революции. Это своё знамя он никогда не спускал, что было отмечено Лениным в известной статье.
Наивным было бы считать обращение внимания "успешного" драматурга на великий век русской культуры "модой" или "праздной шуткой". Автор признаётся, что побудила его к написанию книги работа Исайи Берлина "Русские мыслители" (до этого Стоппард ничего о Герцене, Бакунине, Белинском не слыхал). Стоппарда и Берлина многое роднит: оба из еврейских семей, "бежавших от коммунистов". И.Берлин, важная фигура западной идеологии, кроме активной антисоветской позиции, известен как автор теории "позитивной и негативной свободы". Свобода от всего - хорошо, свобода для чего-либо - тоталитаризм. (прошу прощения за упрощающую краткость изложения "философской концепции" - Blanqi). Любопытно услышать от русских писателей "пришедшую к ним с опытом европейской жизни" мысль, что свободно умирать от нищеты - правильно, а бороться с подобным вредно и бесполезно. Что главная свобода - заграничный паспорт в кармане. Здесь пропаганда в пьесе окончательно отбрасывает прочь историю.
Обьём охваченного материала, количество реальных исторических персонажей, язвительное неприятие автором всего, что приходится изображать, количество идеологии в комедии наводит на мысль о расчитанном ударе против того, что в мире ассоциируется с Россией, с лучшим в ней - против её литературы, её духовности, героев (как бы к ним ни относиться) её истории.
Настоятельно рекомендую не читать самим и отсоветовать знакомым читать эту книгу. Свой экземпляр, который я был вынужден прочесть для данной рецензии, благополучно помещён на помойку. Где книге и автору её самое место.
http://blanqi.livejournal.com/70613.html
Не в сети
Страницы 1